puzis:

Среда, 4 марта 2009 г.

Глеб Павловский написал письмо Александру Морозову. Тот, пользуясь разрешением автора, поместил его в своем ЖЖ с очень кратким комментарием и просьбой прочитать текст дважды, чтобы лучше в него вникнуть.

Я честно прочитал письмо два раза, но это не помогло, да и не могло помочь: отношение к данному опусу определяется не количеством прочтений, а совсем иным. Это иное - доверие к Глебу Павловскому, как автору этого и любого другого текста.

Надо признать: Глеб Олегович о последнем обстоятельстве, как минимум, догадывается. Поэтому и подчеркивает постоянно: Интересны только споры своих, диалог равных по чести и силе. ...Не принимаю участия в споре потому что презираю споры чужих - спор неуважающих друг друга» (Не с причастием написано слитно в подлиннике. Сам частенько попадаю не по той клавише, но ни исправлять чужой текст, ни брать на себя чужие опечатки не хочу).

Именно это заявление Павловского во многом определяет весь текст письма. Оно - многословная и смутная замена знаменитой «улыбке авгура», которой должны обмениваться люди, причастные к некоей касте. Остальные - «чужие», с которыми нечего спорить уже потому, что от них можно не дождаться должного почтения. Они ведь посмеют, не вдаваясь в высказанные глубокие мысли, задать тот самый простой и убийственный вопрос: да правда ли все это? Вопрос, который «свои» понимающе не зададут.

Лично я, по классификации Глеба Павловского, безусловно, «чужой», тот самый «беотиец», чьи крики так раздражают новоявленного аргосца, во время битвы подававшего из кустов сомнительные советы сражающимся, а теперь поливающего жидким калом останки тех, кто до сих пор лежит непогребенным у фиванских стен.

Именно поэтому я сразу открыто говорю: Павловскому лично я не верю. За последние 10 лет в слышанных мною публичных выступлениях Павловского не было, увы, ни слова правды, а в его печатных опусах такие слова попадались крайне редко. Письмо Александру Морозову - не исключение.

Простой пример. Павловский пишет: «Помню, как летом 1989 Адам Михник прилетел в Москву для контактов с Кремлем о признании итогов польских выборов. Он вел трудные, уважительные переговоры о компромиссных вариантах, со своими врагами. В перерывах мы сидели перед мос-ТВ, где советские аналоги Михника извергали пламенную мочу про Сталина и Мавзолей, про «политика должна быть нравственна», про «ждановскую жидкость», «больше демократии» и «отозвать посла из Пекина за Тяньаньмынь!» Помню, как смеялся Адам; как стыдно было за нашу собачью чушь».

Между прочим, есть прекрасные фотографии (по-моему, они вывешены на сайте Вячеслава Игрунова) тех дней: очередной митинг в Лужниках, на трибуне те самые «советские аналоги Михника», за спинами которых, как верный пудель, трущийся у ног, Глеб Павловский. И его совсем не раздражают речи про Сталина, Мавзолей и так далее. Раздражать они стали, когда Глеб Олегович начал отираться у других ног.

А как ему стыдно за Николая Второго, Троцкого, Бухарина - «ходил как говном облитый». Когда у всех на глазах обделался, проталкивая Виктора Януковича в президенты Украины, ходил гоголем, а вот когда уже фактически отстраненный от власти Горбачев честно признался всей стране, что его президентство закончилось с распадом СССР, «испытал чудовищное унижение». В этом он весь.

О чем после этого говорить, как не о вечных ценностях нашей политики!

Особенно меня как филолога обрадовали мысли Павловского о русской речи: «Недостойна сама речь, которой мы говорим. Она марает не столько людей, как слова и предметы. Она тиранически подавляет доступ к свободе взгляда».

Должен честно сказать: если речь Глеба Олеговича и «марает слова и предметы», то лишь потому, что ею он пытается не что-то объяснить, а что-то скрыть.

Последнее - рассуждения Павловского о ценностях и целях. Вполне понятные рассуждения. Мягко и романтически говоря, так тосковал один известный герой русской литературы: было мне предназначение великое, ибо в душе я чувствую силы необъятные. Грубо говоря, так, выходя в тираж, старая портовая шлюха начинает рассказывать товаркам о великой любви, которой она якобы отдала всю жизнь: ведь хочется как-то оправдать то, что прожито в реальности. И те сочувственно молчат, пряча улыбки и понимая, что сами не без греха. Именно на такое сочувствие рассчитывает и Павловский, демонстративно обращаясь к «своим».

А я - «чужой», тот, кто не просто не считает себя «равным по чести и силе» автору письма, но и уверен, что такая «честь» - позор и мерзость, а такая сила - возможности младшего евнуха падишахского сераля. Хотя, конечно, человек, под чьим мудрым руководством несколько лет назад составлялись рейтинги политических и общественных деятелей, оказавших наибольшее влияние на нашу действительность, где сам Павловский занимал вторую строчку, скромно пропустив вперед Юрия Леваду, но оттеснив Александра Солженицына, безусловно, не может быть уверен в своей силе и честности. Хотя комплекс собственной гениальности - всего лишь высшая стадия комплекса неполноценности.

Именно поэтому я, в отличие от ряда людей, с сочувствием комментировавших письмо Павловского в блоге amoro1959, просто не воспринимаю изложенные в письме идеи в качестве идей. Все это, по-моему, - камуфляж, призванный скрыть истину.

И когда сам Морозов пишет: «Павловский - человек проблемной репутации. Хочу вам сказать, что если бы то, о чем говорит Павловский, мне написал, например, М.Леонтьев или Е.Холмогоров - я бы тут получил 150 откликов обратного свойства, поскольку «охранители» кинулись бы поддерживать своих любимцев. У Павловского же - «нет защитников», то ответ на это предельно прост. Того же Леонтьева, как к нему ни относись, придется судить «по вере его». Пусть это «не та» вера, но она есть. За Павловским нет вообще никакой веры - там пустота. Я категорически не согласен с мнением, что он пытается «интерпретировать то, что произошло в России с точки зрения ценностей». Он симулирует эту попытку, браня направо и налево всех, кого ни попадя. Это - попытка в очередной раз изобразить, что все в дерьме, а он в белом фраке. Но, если так, то в чем же он так явно захлебывается?

Вот такое мнение «чужого».